«Студент, проснись!» / 22 Января 1933 / История Ульяновска / Годы и люди

Между тем поводов для возмущения действительно было предостаточно. Причем, не только у дорожно-строительного поэта. Например, студентам рабфака, питавшимся в столовой № 15, трое суток подряд не выдавали хлеба. Вообще. Администрация учебного заведения жаловалась и в городскую контрольную комиссию, и в горком партии, и в горсовет. Бесполезно. Не удивительно, что ребята приуныли и стали роптать. «Хлебозаготовки выполнили по Средне-Волжскому краю на 100%, а студентов по три дня не кормят, – тихо негодовали в своем кругу первокурсники Карпов и Кузьмин. – Вон, даже некоторых городских из питавшихся в столовой, сняли совершенно с пайка. Студентам хотят давать хлеба только 300 грамм. Видимо, дело идет к тому, чтобы мы не жили, а только существовали. Если нам действительно будут давать по 300 грамм хлеба, то надо всем сразу бросить учиться и ехать в колхоз. Там кормят лучше», – призывали они.

Но хуже было другое: в учебных заведениях города начиналась вспышки сыпного тифа. Например, в строительном техникуме заболели десять учащихся и преподаватель Васильев, который умер. В пединституте из-за случаев сыпняка пришлось на несколько дней прервать занятия, чтобы провести срочную дезинфекцию, а учащихся отправить в баню. По глубокому убеждению, самих студентов, вспышки тифа стали результатом плохих бытовых условий и постоянного недоедания.

Кроме всего прочего, с июля, то есть уже более полугода, им не выдавали стипендию.

Многомесячное полуголодное существование нескольких сотен молодых парней, помноженное на глухое раздражение из-за невозможности что-либо изменить к лучшему, предсказуемо порождало агрессию, направленную на окружающих. В первую очередь на тех, кто был «не как все».

«Считаю своим долгом довести до Вашего сведения, что среди учащихся гор. Ульяновска, как ФЗО, так и техникумов, и ВУЗов имеет место национальный шовинизм», – докладывал 2 января 1933 года ответственному секретарю Ульяновского Горкома партии товарищу Исаевой уполномоченный Крайисполкома и КрайКК-РКИ товарищ Бонюк. «Русские ребята угрожают побоями ребятам из чувашской семилетки. Последние боятся в одиночку выходить на улицу. В Пединституте русская студентка насмехалась над чувашкой. Там проведена определенная воспитательная работа. В том же институте имело место и проявление антисемитизма: «Сволочи», - говорит студент про евреев, - они все в Ленинград и Москву уехали, шикарно живут. Эти гады везде пролезут», – приводил возмутительные примеры уполномоченный.

И ладно бы дело ограничивалось только угрозами да насмешками. Годом ранее учащийся ФЗО насмерть зарезал своего однокашника – татарина. Слава Богу, с тех пор смертельных случаев больше не было, но с учетом все возраставшего межнационального напряжения, рано или поздно они могли появиться.

Пока же обычным делом стали драки между Казакскими (так в документе – В.М.) и русскими учащимися Книжного техникума. Студенты Землеустроительного и техникума Общественного Питания, отчего-то считая себя привилегированными, в столовой всегда лезли без очереди, заявляя, что таковая существует только «для мордвы», и объединившись, часто били учащихся-нацменов. И не просто били! Порой дело доходит до поножовщины. Как, например, это случилось в первых числах ноября все в той же злополучной столовой.

Началось с того, что во время ужина студенты техникума Общественного питания принялись швырять хлебом и картошкой в мордовских ребят. В ответ один из них, первокурсник по фамилии Фролов, тоже запустил картошиной в кого-то из обидчиков и тут же получил ответный удар, но уже не дефицитными продуктами, а кулаком. На, этом инцидент, казалось, был исчерпан. Тем более, к пострадавшему подоспела подмога –родственник с третьего курса, тоже Фролов и двое его товарищей: Пятаев и Емельянов.

Но, когда, отужинав, все четверо вышли на улицу, там их уже ждали все те же будущие пищевики. Началась драка, в ходе которой Емельянов с Пятаевым получили кольями по спине, а Фролова-старшего ранил ножом в руку русский студент Сигузов. К счастью ранение оказалось легким: лезвие лишь разрезало рукав пиджака и рубашки и «искровянило» руку потерпевшего.

На следующее утро он в сопровождении все тех же Пятаева и Емельянова при поддержке заведующего столовой, задержал явившегося на завтрак обидчика и под конвоем доставил его во второй милицейский участок, что на Голубковском порядке. Но там ни задержанного, ни заявление не приняли, посоветовав обратиться в суд.

После этого случая студенты мордовского техникума стали скрывать свое происхождение: старшие, знавшие русский язык, общались в столовой по-русски, а младшие вообще старались есть молча. «Бьют нас, как собак, – роптали они. – Нас – мордов, никто не признает и с нашей бражкой не считается». «Никакой пощады от землеустроителей не дождешься. Конечно, они все большие да здоровые», – вздыхал мордвин Софронов. «Жизни никакой от них нет», - вторил ему товарищ и однокашник по фамилии Юноша. «А мы даже не защищаемся! Боимся связываться!» - возмущался студент Елисеев. «Вечерами боимся ходить по одному. Поужинаем и ждем друг дружку, чтобы из столовой идти вместе», - сокрушался Терентьев. «Когда же, наконец, к нам будут относиться, как к равным, а то только и слышишь: мордва, мордва!», – горевали ребята.

«Считаю, что должно быть вынесено специальное решение Бюро Горкома, что все учебные заведения города Ульяновска должны провести большую воспитательную работу, что бывший студент техникума Общественного питания Сигузов (говорят, что он в техникуме уже не учится, а работает в столовой воинской части) должен быть привлечен к суду», – гневно требовал от секретаря горкома уполномоченный Краевой Контрольной Комиссии РКИ товарищ Бонюк.

Между тем, «революционные» настроения зрели уже и в школьной среде. И к концу 1934 года, похоже, созрели окончательно. «2-го декабря с.г. нами вскрыта подготовлявшаяся забастовка в школах 2-й ступени города Ульяновска № 1, 3, 6», – докладывали в горком начальник сектора НКВД Раевский и начальник секретно-политического отдела ведомства Подольский.

Школа второй ступени была аналогом современной средней общеобразовательной, где учились с 5 по 10-классы. То есть старшеклассники были людьми уже вполне взрослыми. Именно они и стали инициаторами предстоящей акции. Заводилами, по информации чекистов, были три шестнадцатилетних парня: «сын умершего старого анархиста», учащийся шестой школы Давид Шапиро, его однокашник, сын санинспектора Барышского района СВК Евгений Абрамов и ученик первой школы Эдуард Идзон – сын умершего инженера, приехавший в Ульяновск из Свердловска.

Недовольные задержками с выдачей продовольственных карточек на ноябрь, старшеклассники договорились создать в школах № 1, 3 и 6 группы «из особо развитых ребят, которые могли бы организовать учеников старших классов и предъявить требования администрации о немедленной выдаче продкарточек», а в случае отказа, организованно не выйти на занятия, собраться в заранее намеченном месте и оттуда пойти к Горсовету с требованием хлеба. Но реализации замысла помешали чекисты.

На предварительных допросах в подготовке забастовки частично признались Идзон и примкнувшие к нему ученики Курунков и Тихонов. А вот Шапиро с Абрамовым от дачи показаний отказались.

Тем не менее, по окончании следствия дела инициаторов «заговора» были направлены на рассмотрение комиссии несовершеннолетних при ГОРОНО.

Эти своеобразные «суды» для подростков были созданы в январе 1918 года и находились в ведении Наркомата общественного призрения. В комиссии входили представители трех ведомств: кроме упомянутого наркомата, в их составе были работники прокуратуры и юстиции. Они и рассматривали все уголовные дела о преступлениях несовершеннолетних, которые были изъяты из компетенции судов и переданы комиссиям.

Тюремное заключение для подростков законами тех лет также не предусматривалось, поэтому малолетние преступники либо вообще освобождались от ответственности, либо, исходя из тяжести и характера совершенного преступления, направлялись в одно из специальных воспитательных учреждений Народного комиссариата государственного призрения. Вот под такой «суд» и угодили «особо развитые ребята», дальнейшая судьба которых не известна.